— И вы взорвали безоружный корабль.

— Да. Я сделал это. Я уничтожил все остальные. Ты уничтожил наши корабли. Нашу космическую станцию. Ты убил тысячи наших. Я убил тысячи ваших.

— Не я и не ты, эльф. Прошло двадцать лет, тебя не было там, и меня тоже…

— Я это сделал. Я же сказал, я. А ты убил тысячи наших.

— Мы прилетели не затем, чтобы развязать войну. Мы прилетели, чтобы разобраться. Ты понимаешь это?

— Тогда мы еще не были готовы. Теперь все по-иному.

— Господи боже мой, почему вы допустили столько смертей?

— Вы никогда не разбивали нас наголову. Вы поступили жестоко, Де Франко. Не дать нам понять, что мы не можем победить, — это было очень жестоко. Очень коварно. Даже сейчас я страшусь вашей жестокости.

— Неужели вы до сих пор не понимаете?

— А что я должен понять? Что вы гибли тысячами. Что вы ведете затяжную войну. Я думал, ты убьешь меня на холме, по дороге, и когда ты позвал меня, я почувствовал страх и надежду. Надежду, что ты отведешь меня к высшему руководству. Страх — что ж, я из костей и нервов, Де Франко. И я не знал, будешь ли ты жесток.

Эльф шагал и шагал. Как будто вышел на увеселительную прогулку: руки связаны впереди, багряные одеяния золотятся в свете зари. Он не знал устали. У него-то не было тяжелого скафандра, а Де Франко включил режим герметизации и говорил через микрофон, когда нужно было указывать эльфу дорогу.

Бактериологическое оружие?

Может, у этого эльфа в животе бомба?

Но до Де Франко начало доходить, что у него получилось, получилось, после многих лет попыток он захватил пленника, «языка», живого и добровольного, и в животе у него крутило от паники, и колени были ватные.

«Что он затевает, что делает, почему он так идет? Черт! Его же пристрелят на месте, кто-нибудь увидит его впереди и пристрелит, а я не могу нарушить тишину — может, мне так и следует поступить, может, именно так они вторглись на участок команды „Гамма“…»

Пленник, который говорит на языке людей…

— Где ты научился? — спросил он эльфа. — Где ты научился говорить на нашем языке?

Эльф даже не обернулся, даже не остановился.

— От пленного.

— От кого? Он жив?

— Нет.

«Нет».

Тонкий и изящный, как тростник, жгучий, как огонь, и белый, как прибрежный песок.

«Нет».

Как ни в чем не бывало.

Гнев захлестнул Де Франко, ослепляющее желание ткнуть прикладом в эту прямую спину, перепачкать эту скотину в грязи и крови, чтобы на нем не осталось ни чистого, ни живого места, как самом Де Франко; но профессионал в нем тоже вскинул голову, и выжженные холмы один за другим оставались позади, а они все поднимались и спускались, эльф впереди, он сзади.

Пока не приблизились к туннелям и неотвратимой опасности недоразумения.

Он включил идентификатор и локатор, но их датчики должны были засечь и эльфа тоже, и это было нехорошо.

— Это Де Франко, — сказал он в переговорник. — Я веду пленного. Свяжитесь со штабом и дайте мне транспорт.

Молчание на том конце. Он отключил передачу, посчитав, что там поняли.

— Стой, — сказал он во внешний микрофон. И сам остановился, дожидаясь, пока не показались два солдата в скафандрах, осторожно спускающиеся по склону холма оттуда, где не было ни одного входа в туннель.

— Черт, — послышался в наушниках голос Кэт. — Че-е-ерт.

Удивленное.

И Де Франко сперва решил, что это восхищение им и тем, что ему удалось, а потом с досадой понял, что удивление относится к эльфу — человеческая женщина впервые за три года смотрела на самое красивое и чистое существо, и это брезгливая ледышка Кэт, которая спала не со всяким.

Быть может, ее напарник Джейк уловил это, потому что сказал «ха!», совершенно иным тоном, но тихо-тихо, с таким видом смотрел эльф на их безликие лица — как будто ему до сих пор принадлежал весь этот мир и он намеревался вернуть его себе.

— Это Франк, — сказал Джейк в переговорник на волне базы. — Он в порядке, привел одного, живого. Черт, видели бы вы этого поганца.

III

— Я тоже боялся, — говорит Де Франко. — Я думал, может, у тебя бомба или еще что. Мы боялись, что ты убьешь себя, если кто-нибудь тебя тронет. Вот почему мы все это время продержали тебя снаружи.

— A-а, — откликается эльф и изящно взмахивает руками, — A-а. Я думал, это чтобы разозлить меня. Как и все остальное, что вы делали. Но ты сидел со мной. И это вселяло надежду. Мне хотелось пить, я надеялся получить питье. В основном об этом и думал.

— Мы слишком много думаем — эльфы и люди. И мы, и вы слишком много думаем. Господи, да дал бы уж я тебе воды. Полагаю, никто даже и не подумал об этом.

— Я бы ее не взял.

— Черт подери, почему?

— Только если бы ты тоже выпил. Только если бы ты поделился тем, что у тебя было. Понимаешь?

— Боялся, что отравим?

— Нет.

— То есть просто я должен был ее отдать?

— Поделиться. Да.

— Гордость заела?

И снова эльф касается руки Де Франко, которая лежит на столе, — робкий, деликатный жест. Уши эльфа дергаются, опадают и снова поднимаются, подрагивая.

— На этом мы всегда заходим в тупик. Я все равно не могу понять, почему вы воюете.

— Черт подери, а я не понимаю, почему ты не можешь понять, зачем человек дал бы тебе попить. Не чтобы оскорбить. Не чтобы что-то доказать. Господи боже мой, ты когда-нибудь слышал слово «милосердие»? Вести себя порядочно, чтобы не забыть, к черту, о порядочности и не превратиться в зверей!

Эльф смотрит, долго и серьезно. Его маленький рот знает немного выражений. Он тщательно выговаривает слова.

— Так вот почему вы мурыжили нас так долго? Чтобы показать нам свою сдержанность?

— Нет, черт побери, чтобы сохранить ее. Чтобы найти возможность остановить эту проклятую войну. Это все, чего мы хотели.

— Зачем тогда вы ее начали?

— Чтобы вы не мурыжили нас!

Глаза цвета моря моргают.

— Вот, вот, теперь мы понимаем. Мы одинаковые.

— Но вы не останавливаетесь, черт подери, вы не хотите останавливаться, вы до сих пор не остановились! Ваш народ до сих пор гибнет на фронте, кладет свои жизни без единого шанса на победу. Нет уж. Мы не такие.

— Мы одинаковые в развязывании войны. Но не в ее окончании. Вы воюете годами. Мы быстро показываем, на что мы способны. Тогда обе стороны знают. И мы заключаем мир. Вы показали нам долгую жестокость. И мы не покорились вам. Чего мы могли ожидать?

— Все так просто? — Де Франко начинает дрожать, стискивает руки на столе и склоняется вперед, опираясь на локти. — Вы психи, эльф.

— Анган. Мое личное имя — Анган.

— Добрая сотня ученых бьется над тем, чтобы разрешить, как у вас все происходит, а все вот так просто?

— Вряд ли. Думаю, мы снова зашли в тупик. Но мы подошли совсем близко. По крайней мере, поняли, что произошла ошибка. Это важно. Вот почему я пришел.

Де Франко в отчаянии смотрит на часы, на то, как убегают минуты. Потом прикрывает циферблат рукой и поднимает глаза. В них мука.

— Полковник сказала, что у меня есть три часа. Они уходят. Уходят слишком быстро.

— Да. А мы до сих пор не выяснили почему. Думаю, мы никогда не выясним. Только сейчас ты делишься со мной, Де Франко. Здесь. В наши скудные минуты.

Эльф сидел, сидел смирно, все так же со связанными руками, на голом склоне, потому что исполняющий обязанности командира передал, что ни один эльф не ступит в систему бункеров и никто не дотронется до него, чтобы обыскать.

Но за долгий день солдаты выходили, один за одним, и смотрели на него — один за одним, не жалея усилий, натягивали безликий, неудобный скафандр исключительно ради того, чтобы выйти наружу, стоять и смотреть на то, с чем они воевали все эти годы.